Кирилл, не веря, схватил себя за руку. Напряг плечо. И ощутил под пальцами не прежнюю жидковатую субстанцию, а настоящие, твердые мышцы! И плечи у него, кажется, расширились. И ноги больше не походили на макаронины с узелками…
Он приблизил к зеркалу лицо.
Кудри в походе здорово мешали — лезли в глаза, от них было жарко и потела шея, повязка помогала плохо. И в один прекрасный вечер, задолго до Нижнего, Кирилл согласился с Олесей, что наилучший выход — обрезать волосы «к хренам». Что и было проделано немедленно.
Рэдрик, увидев обновленного Кирилла, одобрительно кивнул — «хоть париться не будешь», а Лара тогда на Олесю здорово обиделась. Уверяла, что «теперь никакой красоты не осталось».
Слова Лары Кирилла огорчили. Но жизнь без волос оказалась намного удобнее, чем прежняя, и скоро он перестал расстраиваться.
Видеть сейчас в отражении вместо мягких волнистых прядей клочковатый ежик было странно, Кирилл с трудом себя узнавал. А еще с удивлением обнаружил вокруг губ темное пятно ожога — память о ядовитом болоте. Сами губы обветрились и затвердели. А под носом и на подбородке уверенно пробивалась щетина. Вот уж этого совсем не ожидал! Хотя мог бы, попенял себе Кирилл. Собственно, чего еще ждать, прекратив прием препаратов, снижавших гормональный фон? Потрогал короткие темные волоски — выглядели они как-то по-дурацки — и решил, что надо бы попросить у Рэда бритву.
Хлопнула дверца душевой — кто-то застрял в кабинке еще дольше. Кирилл отпрянул от зеркала и принялся одеваться.
Он думал о том, что изменился, причем, кажется, не в лучшую сторону. Любовь Леонидовна, увидев питомца таким, заплакала бы от огорчения. Но, думал Кирилл, забавно то, что сам себе он нравится — несмотря на синяки по всему телу, нелепо торчащие волосы и ожог на лице.
Ему нравится, что в руках и ногах появилась сила. Нравится, что сам научился себя обслуживать — стирать, мыть посуду и даже кашу варить. Нравится быть полезным адаптам. И то, что Рэдрик — хотя ворчит и замахивается по-прежнему — относится к «пассажиру» уже совсем не так, как раньше. И даже пожал ему руку. А Лара поцеловала…
Это воспоминание не давало покоя уже несколько ночей. И если бы не бесконечные тренировки, не позволяющие думать ни о чем постороннем, проживал бы те минуты в памяти снова и снова.
Как они с Ларой прощались в палате — командиры, проявив неожиданную деликатность, вышли, и Кирилл осторожно присел на край ее постели.
А Лара, едва только их оставили вдвоем, обвила Кирилла здоровой рукой за шею. Он недоуменно наклонился, и адаптка поцеловала его в губы.
Кириллу стало жарко, он застыл, не зная, что делать, а Лара снова его поцеловала. И снова. И он сам не заметил, как начал отвечать, как их губы слились и сливались еще и еще.
В какой-то момент, отстранившись, Лара спросила: «Ты вообще не целованный, что ли? У вас в Бункере — даже этого нельзя?»
Кирилл плохо понял вопрос — он тогда мало что понимал — и на всякий случай сказал: «Нет».
«И ты с этой своей Дашей ни разу не целовался?»
Кирилл опять сказал: «Нет», а Лара заявила: «Ну и дурак», но по глазам было видно, что довольна. И они снова целовались, и он осторожно, стараясь не потревожить раны, притянул девушку к себе.
Чувствовал сквозь больничную рубашку ее тело — горячее, отзывчивое, так упоительно было его ласкать. И такой музыкой звучали в ушах вздохи Лары от прикосновений… Пока в дверь требовательно не постучали — Рэдрик напоминал, что Кириллу пора.
«Вообще, у нас правило, — сказала Лара, отстраняясь. — Между своими, в отряде — чтоб никаких! Но ты-то ведь — не наш, ты бункерный. — Она улыбнулась. — Вернешься — я как раз подлечусь, а ты, может, про Дашу свою забудешь. И фиг с ним, со Сталкером, пусть его лается… Ты только вернись. — На лице Лары играла улыбка, но глаза стали серьезными. — Ладно?»
«Вернусь», — пообещал Кирилл. Он не знал, что еще сказать.
«Ну и хорошо… Иди теперь. — Лара откинулась на подушку. — Иди, а то реветь буду!»
Кирилл неловко поднялся.
«До свидания».
«Пока… Иди, чего стоишь?»
И Кирилл вышел.
Хорошо, что Рэдрик ни о чем его не спрашивал.
… — Бункерный, ты заснул, что ли? — Кирилла крепко пихнули в бок. Оказывается, рядом на скамейку плюхнулся Джек. — Сидишь, в пол таращишься! Собирайся, ужин скоро. Днем подрыхнешь.
Перед тем как покинуть раздевалку, Кирилл успел еще раз взглянуть в зеркало. И подумать, что камуфляжные брюки с майкой, в которых так странно чувствовал себя поначалу, стали родными и привычными. И что ни за какие коврижки не согласился бы снова влезать в рубашку, надевать поверх безрукавку и застегивать до самого горла пуговицы.
На ужине гости сидели рядом с Александром Викторовичем — плотным, подвижным, энергичным мужчиной.
Екатеринбургский глава с удовольствием ел, с удовольствием угощал постояльцев и с удовольствием рассказывал о том, что в поселке происходит.
«Подняли» третью печь, ветку на восток потихоньку тянем. До Талицы уже не больше тридцати километров осталось. Урожай в этом году, тьфу-тьфу, неплохой должен быть.
С интересом выслушал новости. Узнав о разгроме Диких в Челнах, восхитился — ну, даете, ребята! — искренне огорчился, узнав о ранении Лары и Гарри. Предложил «помочь провиантом». Рэдрик благодарил.
Кирилл передал привет от Сергея Евгеньевича и доложил новости из Бункера — подумав про себя, что «новостям» сровнялось два месяца. И что он сам многое бы отдал за возможность узнать, что там сейчас происходит.