Заложники Солнца (СИ) - Страница 23

К оглавлению

— … Даже думать не смей! Куда ты его потащишь?! Такая температура у мальчика шпарит!

— Положу в телегу и потащу. Ни хрена ему не будет. Какая разница, где валяться?

— Рэд! Прекрати! Угробишь парня!

— А здесь оставлю — все угробимся. Знаешь ведь прекрасно — у нас каждая ночь на счету!

— Недельку отлежится, потом дальше поедете. Ничего страшного, нагонишь по дороге.

— Две ночи, не больше! Потом уже смысла не будет идти.

— Рэдрик! Хотя бы три!

— Нет.

— Рэдрик!

— Теть Ань. Две ночи.

— Нет, три! И не сверли меня глазищами, не на ту напал! Три ночи, а раньше я тебе, извергу, парня не отдам! И все тут. Ну, по рукам?

— Развели, блин, богадельню…

— Не ворчи. По рукам?

— А куда мне деваться?

— Ну, вот и славно, вот и умница моя! Пойдем, позавтракаешь, молочка налью парного. Девочки твои поели, сейчас я Олеську или Лару за пацанами отправлю. Не торчать же им на дороге… Идем, детка.

Диалог происходил прямо у Кирилла над головой, но путешественник ничего не слышал.

Ему вкололи антибиотик, накормили жаропонижающим и обезболивающим. На лоб положили влажную салфетку. Впервые за эти ночи Кириллу было хорошо. Сознание гуляло далеко — в родном, уютном и таком понятном Бункере.

… — Отчего его скрутило-то так? Ларка смотрела — говорит, порез чистый, воспаления нет.

— Да тут все вместе, я думаю. И рана, и стресс, и акклиматизация… Ох, надо было мне, старой дуре, сообразить — сразу ему анальгетик вколоть! Я-то к вам, твердошкурым, привыкла, что все нипочем. А он другой. Им Люба, по детству, занозы вынимала — и то с ледокаином.

— А сколько их, теть Ань? И откуда они вообще в Бункере нарисовались? Герман мне говорил, что этот — не один, но без подробностей.

— Трое их. Еще один мальчик и девочка. Рядом с Институтом частный детский сад был, до того, как все случилось. Для одаренных детей богатых родителей. Группа раннего развития «Солнышко»… Они мимо Института каждый день на прогулку ходили. Сергей рассказывал, забавно так ходили — за канат разноцветный держались, чтобы не растеряться. Малыши совсем, по два-три годика. У Сергея окна лаборатории на ту сторону выходят, они с коллегами детишкам всегда рукой махали. И когда все случилось, он про этих ребят вспомнил. Побежал спасать… Только трех и спас, выживших. Остальные погибли.

— То есть… Получается, они в Бункере живут столько же, сколько мы у Германа?

— Выходит, так.

— А на фига их от нас прятали? Почему мы не видали ни одного?

— Да их не то чтобы прятали… Просто пока маленькие были — с ними занималась Люба. Сергею и остальным недосуг, ведь столько всего из руин поднимали. А Люба — в Институте-то, до того, как все случилось — никто была, и звать никак. Старшая помощница младшей лаборантки… В научной работе толку — чуть, вот и приставили к детишкам. И к тому времени, когда Сергей с Германом встретились, уже само собой оказалось, что главная по деткам — она.

— Угу. А она Германа терпеть не может, вот и запретила своим одаренным к нам приближаться.

— Ну, не придумывай…

— Да брось, теть Ань! Мы ж не тупые, соображаем маленько. Эта дура Германа до трясучки боится. И нас заодно.

— Неправда!

— Правда. Сама ведь знаешь, что правда! Вот ты с нами — нормально, а эта — все время так смотрит, как будто мы заразные. Она своим одаренным — знаешь, что наплела? Что у нас такие голоса оттого, что курим много!

— Ох, детка. Ну, как тебе объяснить?.. Ты пойми — ведь до того, как все случилось, у Любы не было детей. И вдруг — сразу трое! Конечно, она с этих крошек пылинки сдувала. А Сергей благодарен ей был. За то, что хотя бы этот груз — заботу о малышах — с него сняла. Ну и, конечно, потакал во всем. Считал, что раз Люба детьми с таким рвением занимается, то лучше всех знает, что им нужно. А она и рада стараться! Боже упаси было — при детках закурить или слово бранное ляпнуть. А потом еще и эту… борьбу с инстинктами затеяли — не удивлюсь, если тоже с Любиной подачи.

— Вот тут я вообще не догнал! Это-то на фиг было надо?

— Говорят, совместно решили, что коль уж продолжения рода все равно не получается, а пустой разврат плодить интеллигентным людям не к лицу — давайте-ка эту тему вовсе закроем. Тем более, народу в Бункере не так много, чтобы из всех могли пары сложиться. Вот и убили одним махом ревность и страдания. Решили, что в наступивших обстоятельствах расходовать силы на плотские радости — безнравственно. Проголосовали, говорят, единодушно. Наделали пилюлей, подобрали дозировки и пьют. Говорят, что никаких неудобств.

— И этот… одаренный пьет?

— Наверное. Он ведь взрослый уже, как бы не старше тебя.

— Да ладно!

— А что? Это он выглядит дитем. А годами-то, может, и постарше.

— Выглядит он чмом ходячим.

— Рэд!.. Он не виноват, что из него оранжерейную фиалку сделали. Вас было — сотня душ, и воспитывали вас молодые отважные ребята. У которых физически ни сил, ни времени не хватало на то, чтобы с вами сюсюкаться. А тех малышей отдали одинокой женщине — не первой молодости, с кучей комплексов. Вот и выросло из этих ребят — то, что выросло. И, знаешь… Ты, конечно, можешь на парнишку злиться. Но напрасно. Он хороший мальчик. Добрый, умный…

— Вот, и Дмитрич так же говорил. Может, конечно, и умный. А только как спросит чего — хоть стой, хоть падай! Я сперва думал — издевается… Так нет! В натуре ни хрена не знает. Барахло свое постирать не может, чай ему нальешь — расплескает половину. Пинка дашь для скорости — он в истерику: «Ты меня ударил»! Шуток вовсе не понимает. Чем он умный-то, спрашивается? Жопу вытирать сам научился? Остальные двое и этого не могут, что ли?