Заложники Солнца (СИ) - Страница 4

Решили, что пойдет Пашка. Он был почти самый старший — после Анжелы — и дорогу хорошо знал.

— Вот же дураки мы были! — вздыхал потом Пашка. — Хотя, конечно, мелкие еще… Это ж надо — не додуматься, что на следующее утро койка моя пустая будет!

Пашка рванул на волю сразу после того, как ребятам пожелали «хорошего отдыха» — адаптов, в отличие от хозяев Бункера, предрассветные часы под открытым небом не пугали.

На перекличке в школе Шелдон, как договорились, буркнул за Пашку «здесь», и отсутствие прокатило. А вот в следующее «хорошего отдыха» Люля поводила жалом и прямой наводкой направилась к Пашкиной постели. Там под одеялом лежала свернутая из полотенец «кукла» — типа, накрылся с головой и спит.

Не такой уж дурой оказалась Люля.

— Ты чего это спрятался?

Приподняла одеяло… Ну и понеслось.

Естественно, на расспросы они, все шестнадцать, молчали, как партизаны. Заговорила Анжелка — когда до ребят дошло, что Евгеньич в паре с еще одним дядькой собрался вечером на поиски.

— Не надо… Вам Пашку не догнать, он сутки как ушел! Не кипишите. Он завтра вернется.

— Да? — спросил Евгеньич.

И, Анжелка рассказывала, от этого «Да?» и отчаянного взгляда поверх очков всем им стало как-то не по себе. И впервые появилось чувство, что, похоже, в чем-то накосячили.

— А если не вернется?.. Пешком, в одиночку, такой путь! Кто-нибудь из вас подумал, как это опасно?! У вас ведь бывало так, чтобы уходили и не возвращались?!

И, сколько они ни вдалбливали, что не возвращаются совсем с других маршрутов, а тут — уж сколько раз хожено, что Пашка этот «путь» с закрытыми глазами пройдет, что ничего с ним не случится и случиться не может — ну, разве что Герман ремня ввалит, если угораздит напороться, — на упрямого дядьку ничего не действовало.

— Он ребенок, — твердил Евгеньич. — Ему всего девять лет! Герман доверил вас мне. И если вдруг… что-то произойдет, я себя никогда не прощу! Господи, ну почему в этом взбесившемся мире искажаются радиоволны?! Сколько бы проблем разом ушло… Василий, как только стемнеет — выезжаем.

Ребята тут же — ушки на макушке: на чем это «выезжаем»? Ездящих на чем бы то ни было бункерных никто из них еще не видел!

И не увидел. Их разогнали по спальням и заперли.

А Пашка гладко, без приключений добрался до Дома. И на радостях, какой он молодец, потерял бдительность. Напоролся на Германа прямо в коридоре.

— У-у-у, че было, — закатывая глаза, говорил потом посланник. — Не дай бог, пацаны, никому…

То есть, Герман не орал и за ремень не хватался. Командир повел себя неожиданно — стремительно побелел и покачнулся, Пашке даже показалось, что падает. Он скорей подскочил ближе, подставив наставнику плечо.

— Что случилось? — прыгающими губами проговорил Герман. — Где ребята?! Дикие?.. Солнце?.. Да что стряслось, ну?!

«Я тогда, пацаны, в первый раз увидел, как он за нас боится! И до того вдруг хреново стало — вот, прям хоть провались, чтобы не позориться! Такой дурью эти клюшки показались…»

— В Бункере, — пробормотал Пашка. — Нормально все… Я один, быстренько! За клюшками, да назад.

— Чего? — сглотнув, переспросил Герман. — За чем?

— За клюшками, — повторил Пашка, уже догадываясь, какой дуростью выглядит побег. — Ну, скучища же там! Они говорят — гуляйте, а мы им бараны, что ли, гулять? Это ж, от тоски — звезданешься… А у самих — стадион целый.

— Ясно, — глубоко вдохнув и выдохнув, сказал Герман.

Он стал почти нормального цвета. Только руки тряслись, когда закуривал.

— Ты ел?

— Ну, так… Орехи топтал по дороге. Да я не хочу! Герман, я бы клюшки взял, подрых маленько — и вечером назад! А?.. Пока не заметили? — Пашке отчего-то казалось, что если очень быстро рвануть обратно, часть вины скостится. — Можно, Герман? А то наши там совсем воют, ну реально же делать нехера…

Командир выдохнул дым.

— Дураки, — покачал головой он. — Ох, дураки! Ну как они могут не заметить? Вас ведь каждое утро спать укладывают и смотрят — все легли или нет! Уже и заметили, и спасать побежали — это к бабке не ходи.

— Да нужны мы им больно, — пробормотал Пашка. — Еще чего, спасать! Они нас не различают даже…

И тут ему прилетела такая затрещина, что в башке загудело.

— Чтоб я больше этого не слышал, — пригрозил Герман. — Про «нужны больно»! Вкурил?

Пашка торопливо кивнул.

— Пойдем, поешь. — Командир взял горе-посланца за плечо и повел в столовую. — Сейчас уже светает, смысла нет дергаться. А завтра, чуть стемнеет, в Бункер рванем. И уж там я вам — всем! — так задницы нашлифую, что неделю сидеть не сможете! Хоккеисты хреновы.

Евгеньича и второго мужика — Василия — Герман с Пашкой встретили, отойдя от Дома едва ли километров на семь. Кинулись помогать — Евгеньич вез компаньона, с трудом удерживая его на раме велосипеда.

Пашка узнал оба этих слова — «рама» и «велосипед» — значительно позже, а тогда таращился на невиданную конструкцию во все глаза, топая сзади с клюшками и Германовым рюкзаком. За свои девять лет повидал ожогов достаточно, чтобы понимать — тут уже не помочь. Василий догорает и очень скоро умрет.

Когда Пашка в очередной несчетный раз эту историю рассказывал, Рэдрик — даже зная все наперед — охрененной бункерной дурости поражался.

Ведь они же — взрослые! Сами говорили, что их слушаться надо — и выехали на закате! Да дебил последний знает, что так нельзя. Даже если солнце село, выходить рано, особенно бункерным! Сколько раз они от Германа огребали — просто за то, что ставни плохо закрыли! А Евгеньич, по словам Пашки, чушь какую-то нес.