От замершего под одеялом наблюдателя до сидящей на спинке кровати Марины было не более двух шагов. И в свете, который плохо глушили старые растрескавшиеся ставни, Кирилл видел тело адаптки во всех подробностях. Мышцы живота, тонкие руки, ноги, скрещенные за спиной Рэда, и грудь — два полукружья с темными сосками.
До сих пор видел обнаженных женщин только на мониторе, на фотографиях старинных картин и скульптур. Ничего общего с теми изображениями Маринино тело не имело.
Старинные художники рисовали женщин молочно-белых, складчато-полных и, казалось Кириллу, далеко не молодых. А тело командирши Вязников было темным, стремительным и гибким. Оно охотно отзывалось на ласки Рэда. С готовностью выгибалось под его руками, становясь то напряженным — так, что Кириллу видна была каждая мышца, — то мягким и податливым. Если адапты что-то и говорили друг другу, Кирилл не разбирал слов, только сдержанные стоны.
— Пошли отсюда куда-нибудь. Меня порвет сейчас. — Марина с усилием отлепилась от Рэда.
Тот не ответил. Снова, еще крепче, прижал девушку к себе. На пол опускать не стал, так и вышел из комнаты, с Мариной на руках — адаптка, свесившись, захватила с кровати майку.
Когда это странное, многорукое и многоногое существо протискивалось в дверной проем, Марина задела ступней косяк, обронила тапочек. Но адапты потерю не заметили — дверь осторожно закрылась.
И Кирилл, обалдевший от увиденного, остался в комнате один.
Вечером он проснулся от привычного окрика «Подъем!». Первым, о чем подумал, было — не привиделся ли вчера Маринин визит.
Рэдрик выглядел обыкновенно, вопросов не задавал. И Кирилл решил, что тоже будет молчать. Если командир думает, что он спал, то и хорошо, пускай думает. Объяснить Рэду, почему никак не обозначил, что не спит, было бы непросто.
Марина вышла их провожать.
Одетая в камуфляж, деловитая, собранная — Кирилл действительно засомневался бы, не приснилось ли ему все, если бы, обуваясь, не заметил под кроватью Рэда тапочек из овчины.
— Лошадей накормили, — как ни в чем не бывало, докладывала Марина, — мешки резиновые положили. Респираторы, Ларка сказала, у вас есть?
— Есть. И пропитка для них какая-то новая, Вадя намутил. Я там тебе оставил бутылку.
— Да ну! Нам-то зачем?
— Пусть будет. Не пригодится — сменяешь… Бункерный, готов?
— Да.
— Звезда! Марш в телегу, заматывайся.
— Подожди, — остановила Марина. Подошла к Кириллу и протянула руку. — Спасибо тебе, бункерный. От всех нас — огромное спасибо!
Провожающие солидарно загудели. Кирилл, краснея, пожал протянутую ладонь.
— Возвращайся, — сказала Марина. — Увидишь, как у нас тут все будет! Все возвращайтесь. — Она перевела взгляд на Рэда.
— Вернемся, — откликнулся тот.
Обнял девушку. И Кириллу показалось, что на какое-то время они снова стали единым целым — как вчера.
Потом командир мягко отстранился.
— Все, — не глядя на Марину, сказал он. — Пора.
Кирилла загнал в телегу одним движением бровей.
Путешественник завернулся в палатку и все последующее уже не видел. Слушать тоже было нечего — никто, кроме всхрапывающих лошадей, тишину не нарушал.
Но он почему-то очень ярко представил, как Марина вышла из конюшни, и долго, пока не скроются из виду, смотрит обозу вслед. А Рэдрик идет, как всегда, во главе отряда, прямой и решительный, и не оборачивается.
— Бункерный, ты плавать умеешь?
Вопрос прозвучал неожиданно.
Олеся вообще крайне редко задавала вопросы. Тем более Кириллу. Тем более в перерыве между упражнениями, когда позволяла ему отдохнуть, привалившись к дереву, и выпить полкружки воды — не спеша, маленькими глотками.
Месяц назад Кирилл был уверен, что не существует моментов, в которые ему не хотелось бы задавать вопросы или отвечать на них. Теперь — точно знал, что такие моменты существуют. И Олеся весьма удачно выбрала самый подходящий.
К обращению «бункерный» он поневоле привык. По имени его ни один из адаптов вообще ни разу не назвал, хотя Кирилл (сначала — вежливо, а потом — с обидой) неоднократно напоминал каждому, как его зовут. В первые ночи, с подачи насмешника Джека, и вовсе приходилось откликаться исключительно на «Слышь, тормоз!»
«Слышь, тормоз, ты че тупишь?!..» «Слышь, тормоз, ты далеко собрался?!..»
По меркам адаптов новый соратник был слишком медлительным. Медленно ходил, медленно ел, медленно одевался. Ни в одном самом простом действии поспеть за стремительными спутниками Кирилл не мог.
Воспитанные хоккеистом Германом в условиях, далеких от тепличных, адапты привыкли делать все очень быстро, Кирилл едва успевал поворачивать голову вслед. Они редко тратили время даже на то, чтобы передать что-нибудь из рук в руки — требуемый предмет обычно попросту швыряли.
Что только ни прилетало зазевавшемуся «тормозу» в голову, корпус и другие места! Одежда и обувь, посуда, поленья, коробки со спичками… Умению хватать все это на лету Кирилл, под надзором неумолимой Олеси, пока еще только учился.
Он давно смирился с непроходящими от еженощных изнурительных тренировок синяками на руках и ногах. С беспрестанно ноющими мышцами. А теперь — еще и плавать!
— Нет, — со вздохом признался Кирилл.
Раньше непременно поинтересовался бы — а почему ты спрашиваешь? Сейчас поймал себя на том, что становится скупым на слова, как большинство адаптов. Если Олеся продолжит разговор — и так поймет, почему она спрашивает. Если нет, еще будет время спросить. А расходовать драгоценные минуты отдыха на болтовню — неразумная трата сил.